Глава II, 1) Итак, неизвинителен ты, человек, кто бы ты ни был, судящий другого; ибо тем же (судом), которым судишь другого, осуждаешь себя; потому что, судя другого, ты делаешь то же. 2) А мы знаем, что праведен суд божий на делающих таковые дела. 3) Неужели думаешь ты, человек,
избежать суда божия, осуждая делающих таковые дела и (сам) делая то же? 4) Или ты пренебрегаешь богатством благости его и кротости и долготерпения, не помышляя, что благость божия ведет тебя к покаянию?
Неточные совпадения
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлечением; ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не
избежать, наконец, от современного
суда, лицемерно-бесчувственного современного
суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта.
Наконец, сам адмирал на самодельной шкуне «Хеда», с остальною партиею около сорока человек, прибыл тоже, едва
избежав погони английского военного
судна, в устья Амура и по этой реке поднялся вверх до русского поста Усть-Стрелки, на слиянии Шилки и Аргуни, и достиг Петербурга.
Мы подвергались опасностям и другого рода, хотя не морским, но весьма вероятным тогда и обязательным, так сказать, для военного
судна, которых не только нельзя было
избегать, но должно было на них напрашиваться. Это встреча и схватка с неприятельскими
судами.
Сейоло нападал на отряды, отбивал скот, убивал пленных англичан, и, когда увидел, что ему придется плохо, что, рано или поздно, не
избежит их рук, он добровольно сдался начальнику войск, полковнику Меклину, и отдан был под военный
суд.
Сереже становится горько. Потребность творить
суд и расправу так широко развилась в обществе, что начинает подтачивать и его существование. Помилуйте! какой же он офицер! и здоровье у него далеко не офицерское, да и совсем он не так храбр, чтобы лететь навстречу смерти ради стяжания лавров. Нет, надо как-нибудь это дело поправить! И вот он больше и больше
избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
Апокалиптические пророчества условны, а не фатальны, и человечество, вступив на путь христианского «общего дела», может
избежать разрушения мира, Страшного
суда и вечного осуждения.
Это все знали, и являвшийся к нему богатый купец или барин-делец курил копеечную сигару и пил чай за шесть копеек, затем занимал десятки тысяч под вексель. По мелочам Карташев не любил давать. Он брал огромные проценты, но обращаться в
суд избегал, и были случаи, что деньги за должниками пропадали.
Но если христианское человечество соединится для общего братского дела победы над смертью и всеобщего воскресения, то оно может
избежать фатального конца мира, явления антихриста, страшного
суда и ада.
Жаль мне бедного Михаила Федоровича, [Лицо не установленное.] тут не
избежать человеческого
суда, он неумолим в своих приговорах.
Однако он не
избегал участия в товарищеских третейских
судах, и его доводы — всегда неотразимо логичные — обладали удивительным свойством оканчивать дела миром, к обоюдному удовольствию судящихся сторон.
Что же касается до жизни у тестя, то он попривык к ней:
избегал встречи с Калмыком, занимался усердно своею должностью в Верхнем земском
суде, где скоро надеялся быть прокурором, и довольно спокойно дожидался перемены в своем положении: это также не нравилось Софье Николавне.
Прежде всего он приказывал вешать без пощады и без всякого
суда всех лиц дворянского происхождения, мужчин, женщин и детей, всех офицеров, всех солдат, которых он мог поймать; ни одно место, где он прошел, не было пощажено, он грабил и разорял даже тех, кто, ради того чтоб
избежать насилий, старался снискать его расположение хорошим приемом; никто не был избавлен у него от разграбления, насилия и убийства.
Но как мудрый Законодатель,
избегая самой тени произвольного тиранства, запрещает только явное зло, и многие сердечные слабости предает единому наказанию общего
суда или мнения, так Монархиня запрещению Ценсуры подвергла только явный разврат в важнейших для гражданского благоденствия предметах, оставляя здравому разуму граждан отличать истины от заблуждений; то есть Она сделала ее не только благоразумною, но и снисходительною, и сею доверенностию к общему
суду приобрела новое право на благодарность народную.
— Прочтите об ураганах, и вы увидите, какие они страшные…
Судно, попавшее в центр его, неминуемо гибнет… Там хоть и полное безветрие, но зато волны так ужасны и так сталкиваются между собой со всех сторон, что образуют водоворот… По счастию, всегда возможно
избежать центра и встретить ураган, стараясь держаться по касательной его… Потом зайдите за книгой, познакомьтесь с теорией ураганов… А жутко было? — спросил капитан.
— Знаю-с… Он вас не любит… А все-таки… надо, знаете ли, на
судне избегать ссор… На берегу поссорились — и разошлись, а здесь никуда не уйдешь друг от друга, и потому следует жить по возможности мирно… Я вам об этом говорил — помните? — еще когда вы поступили на корвет.
— Ну, вот видите: так могут рассуждать только дети и бараны. Во всяком случае, сеньор, вы напрасно волнуетесь.
Суда вам, конечно, не
избежать, но, наверное, вас оправдают.
Только впоследствии, когда губернский
суд рассмотрел дело, не
избег он заключения в тюрьму, но, посидев в ней несколько времени, выпущен, однако ж, из нее на поруки по причине, что не спрошены еще все лица, причастные к делу, которое более и более разрасталось.
«Волокита по
судам и расправам» не только среди простого народа, сохранившего до сих лет исторический страх к
судам, но и для высших классов общества и учреждений представлялась тяжелым мытарством, которого старались
избежать всеми дозволенными и недозволенными законом силами и средствами.
Как при начале беспорядков буйные зачинщики старались всех вовлечь в бесчинные и беззаконные действия, так и при следствии первые уличенные старались оговаривать, как можно более, чтобы всем заодно отвечать и никто бы не мог
избегнуть ответственности и
суда.
Несмотря на то, что казалось, что Николай Герасимович вел с конвоирующими его французскими жандармами оживленную беседу, в его голове зрел план
избежать во что бы то ни стало этого предстоящего ему принудительного путешествия в Россию, этих страшных, носившихся в его воображении этапов родной страны, этого срама, тюрьмы и
суда в родном городе.